Дирижёр пробирается между рядами оркестрантов к своему пюпитру. Он подавлен и не ожидает от концерта ничего хорошего.

- Хоть бы не явился старый, надоедливый пер... Николашка с полной партитурой «Ночи на Лысой горе». Так и мечтает меня подловить...

- Слава Создателю, нет его!

- Это что такое? Валторны зевают в кулак? Вчера перепили? Только посмейте сфальшивить! Тутти! Престо!

Итак, начнём! Сбор ведьм, поезд Сатаны на Лысую гору, шабаш.

Руки дирижёра взлетают, правая рука указывает палочкой альтам и виолончелям начинать, им поддакивают своими пиццикатами контрабасы, затем левая его рука трясётся над головами первых и вторых скрипачей.

- Крещендо! Где твоё тремоло, второй альт! Престо! Импэтуозо! – мимика дирижёра, обращённая к альтам, просто устрашающая.

Переходящие в какофонию нестройные, неслитные звуки, разнобой в интервалах между звуками – это летят на Лысую гору нагие ведьмы с развевающимися космами, нечистые духи, бесы и черти с завываниями и воплями.

Летят в Вальпургиеву ночь на Лысую гору, что под Киевом, восседая на стаях чёрных воронов, козлах и волках, на мётлах и в ступах. Скрипки пискляво хихикают в соль малой октавы, альты бархатисто завывают в нижнем регистре, контрабасы басовито взвизгивают и нагло хохочут в ля контроктавы.

Дирижёр шатается, кланяется то скрипкам, то виолончелям, то деревянным духовым, мечется, подпрыгивает и хватается за голову.

Руки его выбрасываются в стороны разных музыкальных хоров так же хаотично, как нестройны звуки.

Хотя такая какофония была задумана М.П.Мусоргским, но это уже слишком… Оркестр мало подвластен дирижёру…

- Господи, помилуй меня! Что творят эти аспиды – флейты и кларнеты? Задушу их, скальп сниму! – брови и морщины на его лбу, будто от сильной боли, сошлись домиком, раскрытый рот дирижёра перекошен, периодически он шепотом извергает на них ругательства.

Вот вступают медные духовые, валторны, трубы и тромбоны... Это трубят черти, ибо приближается поезд Сатаны, он в огромном белом балахоне, вокруг него пламя, молнии и громы, дым столбом.

Он извивается, как змея, взлетая к небесам и падая вниз, запах серы вокруг удушает, в руках несёт он лошадиный череп, из которого вся нечистая братия будет пить сатанинский напиток.

Весь оркестр буйствует в мощном фортиссимо, в его звучании низкие регистры, тембры «меди», резкие выкрики и стоны труб и тромбонов, валторны исходят завываниями в средних октавах. Дирижёр в неистовстве, на его лице – гримасы эмоций, глаза навыкате, руки мечутся из стороны в сторону, указывая то на струнные, то на медные или деревянные духовые хоры.

Темп и ритм оркестрового звучания нарастает, руки дирижёра трясутся, поднимаясь с раскрытыми ладонями от груди и вверх – вверх, к потолку, он несколько раз подпрыгивает в ритм этой волшебной, сверхъестественной, страшной музыки, рискуя упасть со своей трибунки.

И тут вступают ударные… Б-а-м! Т-р-р-ах! Б-а-м! Т-р-р-ах!

Они оповещают о шабаше всей нечистой силы.

Пламя бушует вокруг кипящих котлов, из них взвиваются чудовища, пьют вино из черепов, они дёргаются и прыгают в адском танце среди дыма и молний, хоровод чертей мчится с безумным визгом, ведьмы и бесы слетаются и сплетаются в гору копошащихся тел, стоны, вопли, вскрики сопровождают всеобщий свальный грех.

И всё это бесовское столпотворение на Лысой горе заканчивается грохотом литавр, большого барабана, бубен и там-тама. Иногда прорываются звуки в высоких тонах коварно подхихикивающей арфы.

- Энергико! Импэтуозо! Всё плохо! Жуть! Ведь было всего две репетиции! Вот и пожинаю плоды! Хорошо, что нет Николашки с партитурой!

Но вот дирижёр приходит в себя, мимика его немного успокаивается, движения его рук и тела постепенно замирают. Слышны звуки колоколов, возвещающие новый день, наступление рассвета…

Одновременно скрипки, альты, виолончели и контрабасы вместе с деревянными духовыми – флейтами, кларнетами, гобоями и фоготами, а в конце - и ударные, медленно, хорошо отработанным пианиссимо, начинают долгий музыкальный пассаж с очень высоких нот и бурно, до сильного фортиссимо, заканчивают самыми низкими нотами.

И всё это звучит как нарастающая, летящая, грохочущая лавина. Дирижёр тоже медленно возбуждается, потрясая руками, быстро поворачивая голову то вправо, то влево, пока окончательно не выходит из себя.

- Нет, это не оркестр, а стадо осл…! Опять сфальшивил второй альт?! А четвёртая труба? Что-то не вступила флейта-пикколо? Где она? Что такое? Её нет? Её вообще не было? Подать сюда директора!

В эти мгновения слушатели пугающей, волшебной музыки чувствуют себя в самом центре бесовской пляски, им страшно, вот-вот эта беснующаяся нечистая сила, ведьмы и черти вспрыгнут им на плечи! Б-р-р-р! Чур-чур меня! Свят-свят-свят!

На востоке розовеет, скоро над Лысой горой появятся первые лучи Солнца, колокола не затихают. Начинается кода и энергичный, стремительный финал.

Под нарастающие музыкальные аккорды снова голосят ведьмы на мётлах звуками флейт и кларнетов. Восседающие на чёрных воронах, пищат черти и бесы флажолетами скрипок, с раскатами басового сатанинского хохота гонга и под звуки легато альтов и виолончелей разлетается в разные стороны вся нечистая сила.

Сатана нежным, белоснежным лебедем уплывает в небо, сопровождаемый скрипичным морэндо в первой октаве.

Прежде чем повернуться к слушателям, дирижёр вытирает платком обильный пот с лица, затем под нарастающие аплодисменты жестом поднимает на ноги оркестр, и, наконец, поворачивается к залу. Но…

Вместо поклона – он стоит столбом, у него перехватило дыхание… Перед ним, в первом ряду партера сидит старый Николашка, дирижёр-пенсионер, с развёрнутой на коленях партитурой симфонической поэмы «Ночь на Лысой горе» маэстро Мусоргского… и …и, указывая пальцем на открытую нотную страницу, осуждающе качает головой…

- Откуда ты взялся!? Притащился таки… А чтоб тебя! Да, я сам знаю, виноват! Да, да, я виноват! Всего две репетиции!

Аплодисменты нарастают и переходят в овацию.

Пояснения.

Тутти – исполнение всем оркестром, престо – очень скоро, пиццикато – звукоизвлечение щипком, крещендо – постепенно усиливая, импэтуозо – стремительно, бурно, фортиссимо – очень громко, энергико – энергично, пианиссимо – очень тихое звучание, морэндо - замирая.